Недавний выпускник Калифорнийского университета в Сан-Диего решает, чем заниматься дальше: начать туристический бизнес в какой-нибудь стране, на побережье Адриатического моря, или вместе с другом открыть кальянную в своем родном городке Ливермор, в пригороде Сан-Франциско. Ни один из вариантов особо не привлекает Йохана Фелманстина – так зовут героя романа, поэтому он решает стать волонтером Корпуса Мира и отправиться в регион, где никогда прежде не бывал, – в Восточную Европу или Центральную Азию.

Вообще-то Йохан мечтает о Грузии – стране с высокими горами, теплым морем и отличным вином, однако ни он, ни кто другой из будущих волонтеров не знает заранее, куда его пошлют. И вот в один из дней почта приносит заветный конверт, и Йохан узнает, что вместо Грузии ему предстоит отправиться в Туркменистан.

Проходит несколько недель тренинга, и герой романа оставляет Калифорнию и приезжает в село Гурбагаховда (дословно: лягушачий пруд), затерянное где-то в Ахалском велаяте, где посреди бескрайней пустыни ничего, кроме гигантской дымящейся свалки, примечательного нет. Вместо привычной еды американцу приходится почти каждый день есть «суп из кишок». Он справляет маленькую нужду в бутылки из-под воды, чтобы лишний раз не выходить во двор в отвратительную уборную с полчищами навозных мух и двумя кирпичами для ног по обе стороны выгребной ямы.

Йохан ненавидит это место, свою принимающую туркменскую семью (и нелюбовь, кстати, взаимная), он не находит смысла в своей учительской работе, ведь большинство его учеников не испытывают желания изучать английский язык, а руководство школы и чиновники от образования во всем пытаются иметь лишь собственную выгоду. В период депрессии волонтер сутками не выходит из своей комнаты, злоупотребляет алкоголем, находя отдушину лишь в общении с такими же добровольцами из других регионов Туркменистана. Но и у них в их новой жизни не все благополучно и гладко: над его подругой совершает насилие директор ее же школы.

В какой-то момент американец концентрируется на помощи своей туркменской коллеге Джахан – девушке, которой осточертела жизнь с ее каждодневной рутиной, беспросветностью и несправедливым семейным укладом. Йохан посвящает все свое свободное время занятиям с коллегой, надеясь вложить в нее все свои знания по обучению иностранных языков и тем самым вытащить ее из жизненного болота. Получится ли у него спасти Джахан или, в действительности, он пытается спасти вовсе не ее?

Редактор turkmen.news Руслан Мятиев прочел книгу «Спасти Джахан», что называется, на одном дыхании. В ней предстает не тот беломраморный Туркменистан, который мы привыкли видеть на рекламных проспектах, а самая что ни на есть его глубинка, показанная не корреспондентами местных газет, а глазами иностранца, прожившего рядом с сельчанами много месяцев. Автор произведения Ханс Джозеф Феллманн и он же главный герой романа Йохан Фелманстин, и он же Хангулы, как его называли в принимающей семье и в школе, согласился дать интервью.

— Лично я уже 12 лет не был в Туркменистане, и ты вернул меня на время назад. Скажу тебе, это было удивительно! Вместе с тобой я прошелся по пыльным улицам своего села и отведал супа «из кишок»… Ты покинул Туркменистан в декабре 2008 года, а книга вышла только в 2020. Почему так долго с этим тянул?

— «Спасти Джахан», как, впрочем, и все мои книги, является автобиографической. В ней я показываю события моей собственной жизни. После работы в Туркменистане, я, как и планировал, поехал через Каир и Кейптаун в Африку. Вернувшись домой в Калифорнию, я на время отложил написание романа «Спасти Джахан», чтобы завершить свою первую книгу — «Жизнь Чака – путешествие» (Chuck Life’s a Trip), основанную на моих странствиях с друзьями детства, во многом изменившими мою жизнь. Черновик этой книги я завершил в 2010 году, а потом уехал в Чехию преподавать английский язык и писать «Спасти Джахан».

На написание туркменского романа у меня ушло около семи лет, в том числе из-за огромного объема материала, который я собрал за 27 месяцев пребывания в Туркменистане, а это 5 тысяч страниц записей, 30 с лишним часов видео, сотни электронных сообщений, десятки писем и гигабайты фотографий. Летом 2018-го я вернулся в США, чтобы редактировать и самостоятельно издавать свои книги. Вместо шестимесячного творческого отпуска случился перерыв на более длительный срок, я тогда заболел панкреатитом. Не стану вдаваться в кровавые подробности, достаточно сказать, что я чуть не лишился жизни из-за «жестких» вечеринок в Праге. На полное выздоровление мне потребовалось два года. За это время я отшлифовал и выпустил «Жизнь Чака – путешествие», «Спасти Джахан», а также сборник стихов «Сердце, которое бьется» (The Heart That Beats), в котором рассказывается о моей творческой жизни в Праге.

— Сначала давай решим один важный для меня вопрос: где, черт побери, находится Гурбагаховда? На картах такого населенного пункта не существует. Судя по описаниям в книге, это где-то севернее Теджена. В твоем селе имеется отделение банка, ты работал в школе №17, значит, есть школы от 1 до 16-й; одним словом, это должно быть большое село или даже город типа, скажем, Бабадайхана. Так?

— Что касается Гурбагаховда, то это село, как и город Туркменхалк, в моем романе вымышленные. Я специально изменил названия населенных пунктов, имена людей и некоторые описываемые события, чтобы не навредить людям, живущим там до сих пор, а также моим друзьям, американским волонтерам, – героям моего романа. Даже номер моей школы вымышленный.

— В романе ты довольно точно пишешь туркменские имена, слова и выражения, например, mekdepdäki daýza (дословно: школьная тетушка, уборщица). В книге про тебя часто говорят, что ты – один из немногих волонтеров, овладевших туркменским языком практически в совершенстве. С именами и названиями тебе кто-то помогал или ты реально так хорошо выучил туркменский?

— Мне всегда нравились языки. Вероятно, это следствие того, что я вырос в межрасовой семье (мама Ханса – этническая мексиканка, – прим. авт.), где говорили на испанском и английском языках. Эти навыки пригодились мне в изучении туркменского на достаточном уровне, и это было моим единственным преимуществом в Туркменистане. В течение первого года работы в стране я усердно занимался языком и впитывал в себя все, что мог. Изучение туркменского прекратилось на втором году из-за отсутствия мотивации, тем не менее, мне и моей коллеге «Джахан» удалось совместными усилиями написать учебник по грамматике под названием «501 туркменский глагол: Практическое руководство по пониманию и использованию туркменских глаголов, соответствующих им предлогов и падежей существительных». Итак, отвечаю на ваш вопрос: да, я хорошо выучил туркменский язык.

Меня регулярно отчитывали или выгоняли из класса. Один из таких инцидентов произошел за день до того, как Зоя (руководитель отдела изучения языка и культуры Корпуса Мира, – прим. авт.), проводила предварительные устные экзамены по туркменскому языку. Хурма учила нас названиям дней и месяцев по стилю Туркменбаши (дело происходило в 2006-2007 годах, когда в Туркменистане сменилась власть, и вскоре названия «Туркменбаши», «Гурбансолтан» и другие вернулись к привычным григорианским «январь», «апрель» и т.д., – прим. авт.), а я в это время преодолевал очередную грамматическую аномалию. Закончив свою работу и сдав ее преподавателю, я подсел к Мику. Бедный чувак изо всех сил старался научиться, как спросить по-туркменски: какое сегодня число? Хурма уже не раз повторяла: Şu gün aýyň näçesi? Мик пытался повторить за ней, но только бормотал какую-то несуразицу. Сдавшись, он лишь вскинул руки. «Ну не могу я, черт возьми, сказать: «Shoo Nancy Reagan outta the room», или что она там сказала! — воскликнул он. — В одно ухо влетает, из другого вылетает!» Я хихикнул в кулак. Хурма шикнула на меня и повернулась к Мику. — Повторяй за мной, сказала она голосом ведьмы: Şuuuuu… güüüüün… aýýýýyň… näääääçesi?

Из романа «Спасти Джахан». Перевод с английского turkmen.news

— Продолжаешь ли ты общаться со своей туркменской семьей, с кем-нибудь из знакомых или коллег в Туркменистане?

— Я держу связь со своим старшим братом в туркменской семье (в романе его зовут Мердан – прим. авт.), так как он был единственным человеком, с которым у меня сложились более-менее настоящие отношения. Иногда я общаюсь с некоторыми из своих бывших учеников. Спустя пару месяцев после возвращения домой я написал письмо своей принимающей семье и каждому из моих коллег. Я точно знаю, что все они получили эти письма, так как волонтер, сменивший меня на этом месте, лично передал их адресатам. Увы, никто так и не ответил. Я воспринял это как знак того, что они не хотят поддерживать связь.

— Мне было и смешно, и грустно, когда ты описывал свой первый поход по нужде на улицу зимой. В Туркменистане многие люди до сих пор ходят в уборную во дворе. А потом ты молился всем богам на небесах, когда вы с братом жарили шашлык на самодельном мангале, чтобы кирпичи для поддержания шампуров не использовались раньше в той же уборной… Каково было тебе осознавать, что в стране, богатой на газ, нефть и хлопок, всего в паре километров от беломраморного Ашхабада люди ходят в подобные сортиры, а по дорогам невозможно проехать?

— Печально, что правительство страны, столь богатой на природные ресурсы, тратит деньги на мраморные здания, золотые статуи и гигантские ковры, а не на здоровье, образование и благополучие своего народа. Однако я не намерен грозить пальцем, потому что, честно сказать, я мало что сделал, чтобы помочь улучшить эту ситуацию, кроме того что написать вульгарный отчет о своем опыте там в качестве вечно пьяного и немотивированного волонтера.

— Ну, ты хотя бы пытался. Пытался научить чему-то детей, изменить жизнь своей коллеги Джахан, которая вроде и хотела покинуть это убогое место, но каждый раз находила сотню отговорок: то она не могла оставить свою больную мать, то ее выдвинули в Народный совет, то она призналась в причастности к покушению на Сапармурата Ниязова… Лично у меня сложилось впечатление, что она каждый раз лгала тебе, а на самом деле она просто боялась перемен в своей жизни, хотя хотела их…

— В то время я ей определенно поверил. Но сейчас, оглядываясь назад, трудно что-либо утверждать однозначно. Я знаю, что она ненавидела свое положение в семье и обществе и хотела сбежать оттуда. Большинство ее причин удержаться от искушения казались мне тогда правдоподобными. Здравоохранение в Туркменистане ужасное, и многие пожилые люди действительно хронически больны. К тому же она была неплохим учителем, когда она этого хотела, поэтому нет ничего удивительного в том, что ее мать могла быть больна, а сама она выдвинута в Народный совет. Учитывая ее застенчивый и робкий характер, сложно поверить в то, что она участвовала в покушении на президента. Но, с другой стороны, она все-таки училась в университете, а университеты потенциально могут быть местом политической активности. В любом случае, я знаю, что сделал все, что мог, чтобы помочь ей. По этой причине моя работа в качестве волонтера, возможно, кое-что и значила.

Тем утром я проснулся в приподнятом настроении: голова после выпитого накануне совершенно не болела, я был счастлив от предвкушения предстоящих выходных с волонтером Джимми в Туркменхалк. Я был настроен вовремя прийти в школу, а потому принял с утра освежающий душ, поливая на себя из ковшика, надел костюм. […] Как обычно, Лайка (хозяйский пёс, на самом деле Лайка был кобелем – прим. авт.) спал перед воротами.

«Привет, дружище!» – Я подошел к нему, но пес продолжал лежать на боку, не двигаясь. — «А ты, я смотрю, сегодня разленился!» Я подошел ближе, нагнулся, чтобы погладить его лапу. Показалось, что он не только не почувствовала моего присутствия, но вовсе не реагировал на происходящее вокруг. Я выпрямился, ожидая, что Лайка, как обычно, задергает лапой и оживет, но он лежал без малейшего движения. «Лайка?..», на моем лице появилась гримаса. Реакции не последовало, лишь порыв ветра шевельнул клок его шерсти. Я заметил, что одна его лапа настолько окаменела, что зависла в воздухе, не доставая до земли. Мои глаза наполнились слезами: «Лайка, вставай…» Я стоял над бездыханным телом пса и ждал, когда он откроет глаза. Но он как будто заставила себя закрыть их так плотно, чтобы уйти в глубокий спокойный сон. Мне хотелось разбудить его, но я понимал, что это бессмысленно. «Прощай, друг» — все, что я мог сказать… Я представил его радостный оскал, будто ему наконец-то открыли клетку и выпустили на волю.

Школьный день прошел как-то размыто. Я провел столько уроков, сколько смог выдержать мой мозг. Всю дорогу домой я думал о Лайке. Патма (так в романе звать принимающую мать Йохана и самого ненавистного члена его туркменской семьи,  – прим. авт.), узнав о смерти собаки, сказала, что труп заберут дворники. Я был шокирован и взбешен ее словами. Я бы хотел достойно предать земле собаку, но знал, что это вызовет лишь насмешки и издевательства в мой адрес со стороны туркмен. Для них собака – лишь живой инструмент для защиты своего дома от воров. Похоронить пса хотя бы с минимальными почестями для них то же самое, что церемониально предать земле сломавшийся будильник или радиоприемник.

Из романа «Спасти Джахан». Перевод с английского turkmen.news

— Меня зацепило твое описание того, как туркмены, в большинстве своем, относятся к животным – кошкам, собакам. Это настолько точно! Раньше подобное отношение было свойственно жителям сельской местности, но теперь и в городах и даже в столице животных уничтожают, причем самыми варварскими способами. А еще однажды во время благотворительной трапезы тебе предложили съесть…глаз овцы, за которой ты до этого ухаживал и даже придумал ей кличку Баа. Ты довольно стойко перенес эти 27 месяцев. Когда-нибудь приходили мысли: ну, к черту, достаточно всего, я уматываю отсюда? И съел ли ты на самом деле тот глаз?

— Глаз пришлось съесть. Ты же знаешь, что в Туркменистане почетному гостю традиционно подают блюдо под названием «келле башаяк», которое представляет собой вареную баранью голову и ноги. Съедается все, включая мозг, глаза, хрящи, жир и мышцы. Не знаю, сделали ли это потому, что я был гостем, и это был конец месяца Рамадан, или ради того, что моей принимающей семье нравилось смотреть, как я корчусь, но они предложили мне глазное яблоко Баа, и я, чтобы быть вежливым, съел этого ублюдка.

Что касается моментов, когда я хотел сказать «Ну его на х**» и уехать, то их было много. Большинство я описал в романе. Но один случай, о котором я не писал, произошел, когда я только приехал в эту семью, в конце декабря 2006 года, в канун Нового года. Я заперся в своей комнате с тоннами выпивки и выходил на улицу лишь для похода в туалет по большой нужде или чтобы вырвать. Однажды я вышел на улицу для первого, а мой принимающий брат, хулиганистый мальчишка, стоял со своим другом во дворе. Я прошел мимо и неохотно поздоровался с ними. Тут я услышал шипящий звук, исходящий с их стороны. Звук становился все ближе и ближе. Я глянул себе под ноги и увидел яркую вспышку и последовавший хлопок. Маленькие черти лишь рассмеялись. Я понял, что они только что бросили петарду мне в пах. Прежде чем я успел среагировать, они сделали это снова и чуть реально не подпалили мне яйца. Моим первым желанием было схватить лопату и порубить обоих на мелкие кровавые куски. К сожалению, лопаты поблизости не было. Следующим моим желанием было позвонить в Корпус мира и сказать им: «Все, я сваливаю». Я рад, что тогда не сделал этого, но понадобились годы, чтобы прийти к такому выводу.

Продолжение следует. В следующей части мы поговорим с Хансом о работе волонтеров, о политике в Туркменистане и об отношении властей к Корпусу мира. Роман «Спасти Джахан» можно заказать тут.

Торговая марка H&M отказалась использовать туркменский хлопок

Принудительный труд, или Почему туркменские базары полны текстилем мировых брендов

В память о Тиркише Тырмыеве. Эксклюзивные фотографии

По велению сестры. О ситуации внутри Общества Красного Полумесяца Туркменистана