Пандемия коронавируса не только отрезала Туркменистан от внешнего мира, но и надолго перекрыла внутреннее сообщение. Как это повлияло на жизнь граждан? Разделенные границами семьи, в которых среднее поколение находится на заработках за рубежом, а старшее остается дома и растит младших, уже более года как утратили возможность встречаться.

Но и те, кто из страны никуда не уезжал, долгое время были ограничены в перемещениях из-за приостановки транспортного сообщения между регионами и столицей. Это не могло не наложить отпечатка на жизнь граждан. И без того высокий уровень безработицы сейчас, на втором году эпидемии, довел малоимущие слои населения до состояния нищеты.

1 марта, наконец, возобновилось автобусное сообщение между Дашогузом и Ашхабадом. Корреспондент turkmen.news Селим Хакнепесов воспользовался этим и в один из апрельских дней приехал в северный велаят. Вот его репортаж о том, как люди переживают пандемию.

---

В Дашогузе меня никто не встречает, да и зачем? Город я знаю, как свои пять пальцев, хотя и бываю тут нечасто. Просто ловлю такси, называю водителю адрес и еду к родственникам моей жены. Семья живет в поселке «Дружба», более известном у горожан как район Чумный. Раньше мы часто приезжали сюда, любили гостить сами и привозить своих детей.

По крови супруга моя — 50/50 узбечка и туркменка. Ее дашогузская родня идет от узбекской ветки. В тогдашнем Ташаузском велаяте их предки осели в начале прошлого века. Позднее старшее поколение постепенно уходило из жизни, а отпочковавшаяся молодежь уезжала учиться в соседнюю Хорезмскую область Узбекистана, оставаясь там работать и пуская корни. Сегодня здесь, в Туркменистане, от большого клана осталась лишь двоюродная сестра моей жены — 65-летняя женщина со своими взрослыми детьми и их семьями. Вот у них-то я и собираюсь остановиться на пару-тройку дней. 

Сестра осталась в семье за старейшину. Муж ее ушел из жизни прошлым летом, когда ковид без разбору косил людей. Умер глава семьи, правда, не от этой инфекции, а от проблем с сердцем, усугубленных ковидной обстановкой вокруг, страхом за близких и тяжелой жизнью. Мужчине был 71 год.

Пережив первые минуты радости от встречи, Сестра, буду ее так называть вместо имени, смахивая набегающие слезы и без конца прикладывая к глазам краешек головного платка, рассказывает, как тяжело они прожили прошлый год.

— Летом было страшно… Очень многих похоронили. Вроде, недавно человек ходил, был здоровым, ни на что не жаловался, улыбался, и вдруг слышим: внезапно заболел, резко стало плохо, температура 40 и не падает несколько дней. Потом его забирают в больницу, ставят уколы, капельницы, но ничего не помогает. Столько людей умерло, мы не успевали считать… Отдают покойного в страшном черном мешке и требуют немедленно похоронить, не оплакивать, не собирать народ. Причина смерти? Ну точно не COVID-19, а пневмония или диабетическая кома. Слово «ковид» люди только шепотом произносили, вслух боялись — не признавали же у нас ковид и до сих пор не признают официально.

Старший сын Сестры, Умар, обещает свозить на кладбище, навестить могилы близких и посмотреть новый участок, совсем свежий, где умерших хоронили в тех самых пластиковых мешках. А пока мы продолжаем говорить «за жизнь».

— Всем трудно было, не только нам. Да вот соседей взять. Помнишь, Ханифа-апа на том конце улицы живет? Уже два года на ней и ее муже четверо внуков — двое мальчишек-подростков и две девочки помладше. Сын с невесткой работали в Турции и уже вот-вот должны были вернуться домой. Ханифа их так ждала, так ждала, устала уже… Дети растут, начали выходить из-под ее контроля, особенно старшие мальчишки. Родительская, отцовская рука им нужна. А тут границы закрылись, и родители детей остались в Стамбуле…

Сестра говорит, что таких семей в их поселке хватает. Старикам трудно прокормить растущих внуков, а их родители хоть и остались вынужденно за рубежом, присылать деньги с той же регулярностью, как до эпидемии, не могут. Оказии нет, почтой невыгодно — большая потеря при конвертации валют происходит. Люди изворачиваются, как могут.

На следующий день, в субботу, Сестра  предлагает съездить на кладбище. Умар на своей видавшей виды иномарке привозит нас на кладбище с той стороны, где имеется участок с одинаковыми свежими захоронениями. Большинство из них успели перезимовать и постоять под снегом. Этим могилам, говорит Умар, меньше года.

— Видишь, их много, очень много, едва хватает взора. Теперь уже меньше умирают, да и неизвестно, от короны или от другой болезни, люди как-то стали скрывать свои недуги. А может, так кажется, что от инфекции не умирают, потому что черные мешки стали реже использовать и не везти сразу же на кладбище…

Вернувшись с погоста, сидим с Сестрой и ее невесткой Салимой, чаевничаем. Салима заварила по-казахски черный чай с молоком, выложила на дастархан пару тамдырных лепешек, а также гостинцы, которые я привез из Ашхабада: конфеты, печенье, баночку джема российского производства и коробку пирожных, которые пекут и продают на столичном Русском базаре частники. В последнюю очередь Салима ставит сахарницу, доставая ее с самой верхней полки буфета.

— Держим сахар повыше от детей, — смущенно поясняет женщина. — На них не напасешься. Без сахара и чай не сядут пить. Если не ограничивать, то килограмма едва хватает на пять дней. А где столько денег взять, если цена на него постоянно растет. Сейчас уже по 30 манатов, а люди говорят, что подымется и до 50. Это 250 тысяч старыми за килограмм, просто немыслимо!

Местное население, говоря о ценах, постоянно пересчитывает их на старые манаты, те, что ходили в стране до деноминации. И хотя идет уже с тех пор 13-й год, люди никак не могут отвыкнуть от сотен тысяч и миллионов. Вот и Салима, говоря о цене за мешок сахара, который Умару удалось купить по знакомству и поделить затем с другими родственниками, называет 6 миллионов 300 тысяч манатов. Помнится, в 2008 году я купил в дом холодильник марки Beko точно за такую же стоимость; теперь же, спустя 13 лет, мешок сахара идет по цене большого двухкамерного холодильника…

— Молока пока хватает того, что покупаем, — сопровождает угощение своим рассказом хозяйка дома. — Ежедневно на нашу улицу приезжают «молочники», они и молоко привозят, и кефир, и сметану. Раньше мы у них и творог покупали, и сливки, но сейчас нет ни того, ни другого, потому что цена на молоко выросла, делать творог и взбивать сливки им стало невыгодно, люди не покупают. За стоимость килограмма сливок можно купить 4,5-5 литров молока.

Я спрашиваю, почему семья перестала держать корову, кур, индюков. Впрочем, ответ и так висит в воздухе — нечем кормить живность. Подсевший к дастархану Умар подсчитывает:

— Кепек (пшеничные отруби) за год подорожал в два с половиной раза. Мешок отрубей еще осенью стоил на базаре 40 манатов, а сейчас уже 100 ($1 = около 38 манатов по рыночному курсу). Год назад за пять мешков комбикорма отдавали 200 манатов, сейчас за эти деньги больше двух мешков не дадут. Нет кормов — нет и птицы, поэтому мы перестали ее держать. А корову не держим уже года два как…

Беседа течет неспешно, но тема разговора грустная. Женщины рассказывают, что вся жизнь крутится вокруг одних и тех же забот и мыслей: как получить свой паек в виде хлопкового масла, сахара, муки; как снять в банкомате пенсию мамы, а Салиме ее зарплату — женщина работает медсестрой; как выкроить деньги, чтобы одеть ребят — у Умара с женой и в семье его младшего брата Алишера, живущего в этом же доме, по трое ребятишек; куда устроиться на работу брату в межсезонье — мужчина работает на одном из предприятий, но весной и летом оно закрывается…

— Люди где-то в мире мечтают о поездке на море, о хорошем ремонте в доме, о покупке новой мебели, а мы с такой жизнью становимся похожими на диких зверей! — Это заходит в комнату младший сын Сестры, Алишер и, слыша, о чем идет речь, буквально взрывается от негодования.

— Тише, тише, помолчи уже, — осаждает его мать, — А то договоришься… Не мы одни так живем — большинство.

У Алишера ходят желваки на щеках, видно, что наболевшая тема выводит его из себя, но он прислушивается к замечанию матери и замолкает. Правда, ненадолго. Мужчина увлекается рыбной ловлей, рыбачит с подросткового возраста, знает все рыбные места, поэтому мой вопрос о рыбалке заново подливает масла в огонь.

— Да рыба давно у нас деликатес, — вспыхивает мужчина. — Вон он, рыбный базар! А думаешь, доступен? Цены о-го-го, как кусаются! Я бы и сам наловил, знаю места, но где-то лов запрещен по причине пограничной зоны  — Сарыкамыш, Айбовур, а где-то — на зейкешах и Шавате — запрет на лов по санитарным соображениям. На Сарыкамыш люди давно не ездят, боятся туда даже соваться, а на зейкешах и Шавате втихаря рыбачат, но если поймают — плати штраф, и не маленький.

Алишер называет пару мест, куда он редко, да выезжает и привозит небольшой улов, но сдавать его «явки» я, конечно же, не стану.

На улице, где живут мои родственники, по соседству с ними жила семья корейцев. Хорошие были ребята. Жена готовила корейские салаты, продавала их на Ныгмат-базаре. Спрос был высокий. А муж работал автомехаником, тоже золотые руки. Интересуюсь их судьбой. Сестра вздыхает: уехали корейцы, на историческую родину уехали. Сначала Леша, потом и жену Анжелу забрал с детьми. Там заработки высокие плюс льготы на переезд по национальному признаку. Что ж, повезло корейцам, и я от души рад за них.

Разговор перескакивает с одной темы на другую. Дашогузцев интересует жизнь в столице. Спрашивают, а как у нас с организацией продажи субсидированных продуктов — тоже очереди с драками или торговля происходит более цивилизованно? А снятие денег в банкоматах — также ночью приходится очередь занимать? И, не дослушав, рассказывают о своем опыте.

— Мама не может сама ходить в банкомат, — говорит Салима про свекровь. — Да и я не хочу толкаться. Поэтому просим знакомую девочку снимать для нас. Она уже приловчилась, и этим зарабатывает. Берет семь-восемь карт и оставляет 30 манатов себе за каждые 800 снятых. Сумма не бог весть какая, но другого заработка у нее нет. Люди ее понимают, она делает доброе дело, почему бы ей за это не платить…

На ужин сестра приглашает семьи других своих детей, живущих отдельно. Такие встречи организуются нечасто. В этот раз — в честь моего приезда. Днем вместе с Умаром мы сходили к соседу-гассапу, продающему мясо. Я настаивал расплатиться, но Умар не позволил. За два кило свежей говядины родственник заплатил 140 манатов. По сравнению с Ашхабадом, это сравнительно недорого, а с Туркменабадом и вовсе дешево — в тот день родные сообщили, что мясо у них достигло 82 манатов за 1 килограмм.

Плов на ужин получился на славу. Но мне немного не по себе. Я понимаю, что мой приезд заставил Сестру значительно потратиться, ведь, помимо мяса, пришлось купить рис по высокой цене (еще в январе рис давали в довесок к пайку, стоил он 7 манатов, а сейчас подскочил до 15-20 манатов), овощи и зелень на салат. Семьи в Дашогузе стараются жить экономно, хороший плов и другие национальные блюда позволяют себе только по большим праздникам.

В воскресенье Умар провел для меня экскурсию по городским базарам. Мне хотелось самому посмотреть на ассортимент продуктов и прицениться к основным из них. Признаюсь, что за полтора года с моего предыдущего приезда цены на все заметно взлетели вверх. Но, в принципе, были бы деньги, и купить можно если не все, то многое. Однако денег у людей минимум, и прежде чем их потратить, семья хорошо взвешивает, на что.

В туркменских соцсетях не являются редкостью объявления с просьбами поделиться одеждой и обувью, оказать финансовую помощь на лечение. Преодолевая стыд, нищающий народ решается на все — отправить ребенка к соседям просить милостыню, подойти к мусорному баку в поисках съедобных продуктов или вещей, пригодных к использованию, попросить разместить в интернете объявление…

—  Как думаешь, Умар, — провоцирую я родственника высказаться откровенно, — во всем виноват коронавирус?

— Нет, — сказал он, подумав. — Ковид, по большому счету, не при чем. Он просто обострил все имевшиеся и до него проблемы. Вот закрыли власти границы, заставили людей вариться в собственном соку, и что выявилось? Дыры, прорехи в бюджете страны, денег нет, их ни на что не хватает, доллар на черном рынке растет как на дрожжах, а растет доллар — растут и цены на продукты. Хотя какая взаимосвязь, если народ не выезжает за границу и ничего оттуда не привозит?! Э-эх, что говорить! — махнул рукой Умар и умолк. А потом добавил:

— Об одном сожалею, что не увез семью в Узбекистан, когда это было возможно. Те из знакомых, кто решился на это, сейчас благодарят Аллаха, что вовремя их надоумил. И казахи знакомые, уехавшие на историческую родину, счастливы, что решились.

…Уезжал я утром в понедельник. Решил вместо автобуса добираться до столицы на такси. Водитель, не договорившись о цене с какой-то супружеской парой, предложил мне. По дороге, все еще не отойдя от недавнего жаркого спора с несостоявшимися пассажирами, таксист рассказал, что мужчина и женщина отправляли в Ашхабад кота и предлагали за его провоз 200 манатов.

— Да где они найдут такого дурака, — кипятится водитель. —  Кто им за такую цену согласится везти кота, если за папку с документами берут 100 манат, а обычный конверт отправляют за 50!

Я спросил, какова была его стоимость услуги.

— Пятьсот!

Для сравнения, авиабилет из Дашогуза в Ашхабад на комфортабельном «Боинге» стоит 87 манатов в один конец. Понятно, что это своя цена, без накруток и взяток. Но все же…